Лежа в машине скорой помощи и слушая вой сирены словно сквозь толстый слой воды, я улыбался. Она спросила меня, зачем я съел двадцать четыре шоколадных конфеты. С чего бы это ей интереснее того, почему я выпил шесть таблеток флуоксетина, два стакана водки и блеванул ей на новые ботинки с порога дома соседа-немца, с которым даже ни разу не разговаривал? Через глюкозу любая дрянь, что ты выпьешь, гораздо быстрее всосется в кровь и даст тебе в голову. Я в интернете читал.

— Впервые в жизни слышу подобный бред, — шумно выдыхает она.

Возможно, она права. Возможно, не стоит верить всему, что пишут на сотнях скатанных друг у друга сайтах. Меня посетила гениальная мысль: если статья начинается со слов «в наши дни» или «ни для кого не секрет», то ее лучше закрыть. Достоверной информации в ней не будет. Предположительно, какой-нибудь форум анонимных наркоманов будет лучшим местом спросить о том, действительно ли антидепрессанты торкают быстрее, если заесть их мешком конфет.

Пока меня с ветерком везли на каталке успел заметить, что машина родителей уже стоит на парковке возле трехэтажного здания больницы из светло-оранжевого кирпича. Городок Скарборо небольшой: меньше, чем за пять минут они добрались с Бель-Вью-Стрит до городского пункта неотложной помощи. Я слыхал, что в Лондоне можно стоять в пробках по полчаса. После школы родители хотят отправить меня туда на учебу. Интересно, будет ли пробка уважительной причиной опоздания?

— Мы встретились в странный период моей жизни, Марла, — говорю я девушке в красной бейсболке с надписью «Пеле Верде» и темно-синей ветровке, что все это время сопровождала меня.

— Меня не так зовут, — небрежно бросает она, стараясь не глядеть на испачканные рвотой рукава моей рубашки. — Лучше помолчи, пока снова не стошнило.

Я молчу. Мимо плывут незнакомые лица врачей и среди них возникают слезящиеся глаза матери и густые усы отца. Они пытаются узнать у меня, что случилось и как я себя чувствую. Развожу руками и пытаюсь мило улыбнуться. Чувствую, как слюни от этого движения стекают по щекам прямо мне за уши. Тогда они принимаются расспрашивать обо всем девушку из пиццерии. Интересно, злится ли она за то, что я съел три куска «Маргариты» из заказа мистеру Шварценбаума, пока она вызывала для меня скорую?

***

После промывания желудка голова наконец-то прояснилась. Мама всегда говорила мне, что я должен доверять ей и отцу как лучшим друзьям. Я каждый раз спрашивал, почему же тогда они не говорят, куда уезжают каждый вечер субботы. После этого мои лучшие друзья не хотели говорить со мной. Сегодня эта беседа повторилась: как в американских сериалах с кабельного, мать сидела в кресле у кровати, отец мрачно стоял рядом с ней, скрестив руки на груди. Они оба ждали от меня объяснений. Врать сил не было.

— Я видел, как мистер Шварценбаум совал свой член маме в рот.

— Виолетта, какого черта? — от холодного голоса отца захотелось натянуть одеяло повыше. — Мы же договаривались не делать это отдельно друг от друга!

Как часто бредовые и параноидальные подозрения не по годам развитых подростков становятся реальностью? Мне очень сильно повезло. Я неприлично часто находил в комнате родителей чужое нижнее белье и странные вещи вроде шлейки для собаки из черной кожи или плети для самых маленьких пони. Однажды я даже нашел смазку для велосипедов с ароматом цитрусовой цедры. Так, по крайней мере, сказал мне отец. Я спросил его тогда, зачем нам она, если велосипеда у нас нет.

Так вот, мне повезло в том, что я провел великолепную детективную работу и узнал о том, что мои родители — свингеры. Причем еще до того, как вчера вечером застукал маму с членом мистера Шварценбаума во рту на парковке возле кинотеатра. Я отвернулся к стене и спиной слушал, как родители пытались возмущаться поведением друг друга, подбирая нелепые слова для описания полового акта в присутствии пятнадцатилетнего сына. Терпение всегда должно вознаграждаться: наконец, они обратили внимание на меня:

— Ты расстроен, Эмет?

— Да. Вы говорили, что нужно доверять друг другу, будто мы лучшие друзья. А сами врали мне и даже не пытались скрыть доказательства своей лжи. Неужели вы не понимаете, что ранили мое нежное сердце таким предательством? Вы могли бы сразу рассказать о том, что вы свингеры и я бы не стал вас осуждать. Вам и без этого тяжело в обществе из-за тяги к этой нездоровой практике, так могли бы хотя бы не отталкивать сына в попытках поддержать вас!

Отец приказал мне заткнуться. Мать дала ему пощечину и сказала, что в этот раз ругать меня никто не будет. Я думал только о том, как скоро этот перекачанный турист из Германии обнаружит в своем доме разбитый телевизор, истыканный вилкой диван, сожженные в салатной миске презервативы и надпись фекалиями прямо над камином «Шварценбаум – пидорас». Это изначально была война, мужик. Трахаешь мою маму – готовься к говну на стене в гостиной.

***

Когда родители вышли подышать свежим воздухом сквозь сигареты, не-Марла зашла попрощаться.

— Я не поблагодарил тебя за помощь, не-Марла. Если бы не ты, моя жизнь оборвалась бы там, в обиталище этого квадратного бодибилдера с кривым хером, в луже блевотины.

— Ты видел его хер?

Я поперхнулся воздухом. В моей семье никто не слушает меня настолько внимательно, что потом может задать вопрос по теме. Единственный, кто обращает на смысл сказанного мною, это наш учитель музыки, Винсент Уотерс. Но обычно на его уроках так мало народу, что я могу бренчать на любом банджо или лупить в любой барабан, не стоя в очереди других желающих. Мистера Уотерса считают бесхребетным занудой, на котором можно возить воз своих проблем. Мы друзья.

Не-Марла, оказывается, училась в той же школе, что и я. Только она на год старше. И девчонка. Понятно, почему мы практически не пересекались. Ее родители жили отдельно друг от друга, она подрабатывала в доставке пиццы на выходных, чтобы накопить себе на крутые беспроводные наушники с активным шумоподавлением. А еще ее зовут Эшли Рул. Все зовут ее Эш. Родители так плохо ладили друг с другом, что мать во время беременности даже не ходила узнавать пол Джесси, потому ей дали унисекс-имя.

— По одиночке в такие места не ходят, — подытожила она.

— А мои родители свингеры.

Начал свой рассказ с этого факта. Пока отец докуривал третью сигарету, успел поведать Эш почти всю историю. Оказывается, мистер Шварценбаум заказал себе пиццу на ужин, но задержался именно из-за того, что развлекался с моей мамашей. Потому дома никого не было. Потому меня застукала Эш, а не здоровенный мужик. Я запнулся. А не многовато ли пиццы для одного качка? Наверняка он планировал продолжить вечер пятницы не один. В любом случае, он сейчас едет домой, чтобы обнаружить там послание.

— В итоге он сбежит от проблем с безумным обдолбанным ребенком, вот увидишь.

— Черт возьми, это самый тупой и при этом дерзкий план в мире.

Мы еще немного поболтали. Потом родители приказали мне собираться домой. Я сказал им, что душу бы продал за пару корнуэльских пирожков. Мать напомнила, что мне, вообще-то, недавно залезли в желудок огромной трубкой. Неужели от этого должен пропасть аппетит? Из-за этой процедуры внутри меня так пусто, как не было даже от предательства родителей. Я сегодня совершил подвиг. Просто дайте мне пожрать.

***

Никто не говорил, что уроки мистера Уотерса вдруг стали необязательными. Более того, они были сдвоенными. Однако никто не хотел просиживать академический час после полудня в компании нудного седеющего мужичка, когда можно было курить на свежем воздухе, издеваться над жирными одноклассниками под октябрьским солнышком и драться за место в очереди к двум столам для пинг-понга. Однако старина Винсент ставил всем высший балл, не в силах заставить учеников учить то, что им даром не далось.

Я дергал гитарные струны и сидел на парте, пока мужчина молча заполнял журнал в старом компьютере. Из живых существ в кабинете были еще только пара мух, принявших последнюю осеннюю жару за удачный период для размножения. Дверь класса открыта настежь – даже другим учителям плевать, что у мистера Уотерса в кабинете пустота. Краем глаза замечаю движение в пустом коридоре: на пороге стоит Эш с какой-то незнакомой девочкой, обе жуют бургеры из школьной столовой.

У Эш белый соус на губах и весь галстук в крошках.

Я вспоминаю, что гитара, вообще-то, поднимает авторитет любого пацана в глазах любой девчонки. Изгибаю пальцы так, как не изгибал очень давно и неуклюже давлю на лады. Мягко бью по струнам и по классу разливаются неожиданно благозвучные аккорды. Двигаю пальцами туда-сюда, выдаю небрежную пародию на что-то из альтернативного рока, который я уже перестал слушать. Эш улыбается, припадает плечом к дверному косяку. Челюсти не перестают жевать немного резиновую куриную котлету.

Из-за того, что смотрю на ее улыбку, а не на гриф, ставлю пальцы не туда. Более-менее стройная мелодия обрывается настоящим джазовым переходом, от дребезжания которого даже мухи перестали совокупляться. Мистер Винсент поднял голову от монитора. Девчонки тут же сорвались с места: я слышал только стук их каблуков по плитке, шорох школьной формы и звонкий хохот. Подумал о том, что грустно было бы, если бы Эш сейчас подавилась.

— Не знал, что мои уроки идут тебе на пользу, Эмет, — тихо сказал мистер Уотерс.

— Я немного тренировался дома, — я всегда старался быть вежливым с ним.

Мне он казался единственным адекватным человеком в этом британском филиале ада. Училка по физике – седая как снег женщина-тумбочка, само продолжение жизни которой нарушает законы физики. Училка по математике – ее истеричная дочурка, которая не смогла найти другую работу и устроилась по блату в маленькую городскую школу. Физрук – футболист-неудачник, который на всех занятиях играл в тренера английской сборной. Они бесили меня больше всех, ведь именно их уроки были в понедельник.

— Вы не против, если я пойду перекусить?

— Конечно, Эмет. Оценка у тебя уже стоит.

Бросив гитару на той же парте, я помчался в столовую. Надеюсь, бургеры, которые ела Эш, еще остались.

 


Created: 08/08/2022 07:40:12
Page views: 79
CREATE NEW PAGE