Музыкант просыпается наутро после провального концерта.

Голова раскалывалась, во рту будто кошки нагадили, руки и ноги тряслись — пробуждение нельзя было назвать приятным. Александр, аккуратно поднявшись с дивана и держась за стенку, побрёл на кухню. Обойдя лужу блевотины, он сгрёб со стола несколько таблеток и запил водой из стоящего тут же стакана. Затем сел и, вдавив ладони в виски, уставился на своего агента, Лаврентия Павловича Айвазовского, скромно сидевшего в углу. Лаврентий Павлович невозмутимо взирал на мучающегося похмельем лидера гремевшей когда-то на всю страну рок-группы, и ждал. Через несколько минут Александр почувствовал, что в состоянии говорить и приглашающе шевельнул агенту рукой.

— С пробужденьицем, Александр Иванович, — незамедлительно начал Айвазовский, — хорошо ли спалось?

Александр прикрыл ладонями глаза, сообразив, что разговор будет не из приятных.

— Что, всё плохо? — мрачно спросил он.

— А вы сами не помните, Александр Иванович? — тут же отозвался агент, — Вроде и выпили вчера немного. А может чем покрепче закинулись?

Лаврентий Павлович замолчал, выжидающе глядя на Александра. Тот сидел неподвижно, всё так же не отнимая рук от лица.

— Что, совсем ничего не помнишь? — печально спросил Айвазовский.

Александр отрицательно помотал головой. Лаврентий Павлович вздохнул, вытащил из холодильника банку пива и поставил перед музыкантом.

— Что на тебя нашло, Саша? Ведь нормально половину программы отработали, я уже успел двух клиентов зацепить на следующий год. А ты всё испортил. Всё, ты понимаешь? Это конец! После вчерашнего тебя даже на детский утренник не пригласят! Ты, гандон штопанный, не только себе, но и мне, козлина безрогая, жизнь испортил! Правдоруб синеносый выискался, алконавт плешивый! — Айвазовский сорвался на крик, чего Александр совсем не ожидал. Лаврентий Павлович всегда оставался невозмутимым, и должно было случиться нечто из ряда вон выходящее, чтобы он так вспылил. Вот только Александр не помнил, что.

— Ты можешь рассказать нормально? — музыкант приложил холодную банку к виску, — Последнее, что я помню, мы ушли на перерыв, потом ко мне подошёл… кто?

— Кеша сказал, что ты поговорил с кем-то из гостей, выпил залпом поллитра вискаря и пошёл на сцену. Знаешь, что ты сделал дальше? Взял гитару и принялся петь матерные частушки. Потом ты назвал юбиляра, Дмитрия Михайловича, ублюдком с руками по локоть в крови и предложил запихнуть ему его кровавые деньги в зад. Знаешь, я надеялся, что на этом всё и закончится, потому что к тебе уже подбежала охрана. Но нет, ты у нас, оказывается, не зря всё время в зале проводишь, Шварцнегер недоделанный. Раскидал трёх охранников, и Кеше, зачем-то полезшему им помогать, в глаз засветил. Потом залез на стол и начал исполнять стриптиз, если это можно так назвать. Предложил жене юбиляра отсосать у тебя. Потом достал свой прибор и начал поливать вокруг. Нас, Саша, хоронили бы в закрытых гробах, а то и вовсе не нашли, если бы ты не Кеша с Игорем. Как только ты свалился, поскользнувшись на тарелке с салатом, мы сграбастали тебя и сбежали оттуда, бросив всё.

Лаврентий Павлович выжидательно уставился на Александра. Тот смотрел в одну точку перед собой в полной прострации. Айвазовский ещё раз вздохнул и собрался было продолжить, но его перебил лежащий на столе айфон, заигравший похоронный марш.

— Знакомая мелодия, Саша? — спросил агент, — Угадай, по кому она звучит.

Лаврентий Павлович ответил на звонок, и, жестом приказав Александру оставаться на месте, вышел из кухни. Музыкант дрожащими руками откупорил банку и, обливаясь пеной, выпил досуха. Айвазовский вернулся быстро, бросил телефон на стол и уселся на прежнее место. 

— Кровавый ублюдок звонил, помнишь такого? Хорошая новость одна, убивать он нас не станет. Плохие все остальные. Можешь забыть о выступлениях где бы то ни было. Учи шансон, Саша, по ресторанам лабать. А я распродам всё что есть и уеду.

— Куда? — тупо спросил Александр.

— Подальше отсюда. — невозмутимо ответил агент.

Он поднялся и направился к выходу. В дверях обернулся и спросил:

— Какая муха тебя укусила?

Александр поднял на него взгляд.

— Не знаю.

Айвазовский молча повернулся и вышел, хлопнув на прощание дверью.

Музыкант подошёл к окну и, уткнувшись лбом в стекло, разглядывал мельтешение снежинок. После рассказа Айвазовского он вспомнил почти всё, что произошло вчера. Что он вытворял перед этими лощёными рожами. И то ощущение свободы, полёта, не сдерживаемого приличиями и обязанностями. Единственное, что он не мог вспомнить, о чём он разговаривал с тем смутно знакомым парнем. Отлипнув от стекла, Александр всмотрелся в своё отражение. Морщины, отечные мешки, щетина на опухших щеках полна серебряных точек седины. Только глаза, красные от похмелья, не поменялись за эти годы. Невероятная догадка заставила его чуть не бегом броситься к старым альбомам в поисках фотографий тридцатилетней давности. Отчаянно надеясь, что ошибся, Александр вытащил карточку, поднеся к свету. С неё смотрел тот самый молодой человек, с которым он вчера разговаривал. Он сам.