Видеть, как на асфальте дымится твоё тело, — удовольствие ниже среднего. Особенно когда ты при этом висишь в воздухе бесплотным призраком.

В кино молния добавляет драматизма. Там она — зарница, что рассекает небосвод; её отблеск ловят капли дождя, стекающие по окнам старого особняка; а раскатистый удар грома подчёркивает концовку выспренной речи героя.

Короче, образ что надо.

В моём случае что-то пошло не так.

Прохожие изучали бездыханное тело с порядочного расстояния и приближаться не спешили. Да, не каждый день увидишь, как молния бьёт по живому человеку, но мало ли, вдруг подойдёт смельчак, а она врежет повторно. Зато кое-кто начал снимать происходящее на смартфон.

Впрочем, и насчёт того, что я до сих пор жив, имелись серьёзные сомнения. Живой человек не рассматривает свою прожаренную тушку с высоты воробьиного полёта.

И никакого грома! Настоящий природный феномен. Если учёные им заинтересуются, непременно захотят забрать тело на опыты.

Нет, что за глупости лезут в голову… Я мёртв. А ведь планов было хоть отбавляй. Как раз звонил жене (третий год в браке; давно нелюбима; почти пять месяцев порознь), чтобы наконец договориться о встрече, где объявил бы о разводе. Она бы из меня всю душу вытащила, разумеется, пригрозила бы отсудить половину бизнеса — и я с радостью её отдал бы, лишь бы окончательно порвать все контакты с этой мегерой.

А ведь такой лапочкой была, когда познакомились. Второй курс, студентка журфака с горящими глазами и верой в великую правду. Ради неё я и загнал себя в безумную круговерть под названием русский малый бизнес, пахал как проклятый, работал на износ без выходных и отпусков — всё ради нашего будущего, которое в какой-то момент перестало быть нашим.

А потом просто перестало быть.

Мою призрачную форму подхватил порыв ветра, подхватил, унося всё дальше от земли. Я для порядка затрепыхался, авось получилось бы вернуться. Но против судьбы не попрёшь. Поток с лёгкостью увлекал меня прочь, в вышину, к звёздам и, наверное, раю.

С грустью осознал, что не видать мне воскрешения. А так походил бы по телешоу, чтобы насладиться минутой славы. Может, даже написал бы книжку о случившемся. Непременно с золотым тиснением у загадочно-глуповатого названия. Что-нибудь про волю, мир и его представление.

Но бытию было плевать на мои планы.

Вокруг стремительно темнело. Не потому что я выбирался за пределы земной атмосферы — нет, природа этой черноты крылась в чём-то сверхъестественном. Хотя я придирался. Вся ситуация разила сверхъестественностью. Как минимум из-за того, что я доказал наличие у человека души. Как бы сообщить об этом скептикам?

Тьма поглотила меня до того, как я добрался до верхних облаков. На смену одному потоку явился другой. Мою душу понесло по новой траектории с отчётливой орбитальной загнутостью. Условного гравитационного центра я не видел, зато вокруг вспыхнуло множество крошечных шариков. Их бледное пламя не прогоняло темноты, зато я больше не чувствовал себя одиноким. Вместе отправляться на перерождение веселее.

Так мы и неслись сквозь безбрежную ночь, как миллионы безумных светлячков, пока вдалеке не показалось нечто странное. Я потёр бы веки, чтобы убедиться, что мне не мерещится, но смерть не оставила ни глаз, ни рук. Так что пришлось смириться с действительностью.

А действительность представляла собой циклопические каменные колонны, между которыми пузырилась радужная плёнка. Шарики влетали в неё и исчезали, скрытые бурлящим многоцветьем.

Доверия конструкция не внушала. Я предпочёл бы что-нибудь более стандартное — сад с десятками девственниц, яблочными садами и львом, что улёгся рядом с агнцем. В принципе, часть с животными можно и опустить. А вот яблоки — нет уж; их я любил.

Увы, все старания свернуть в сторонку или хотя бы приостановиться были тщетными. Поток душ двигался в обычном темпе, хотя в нём наверняка была куча народу, которая протестовала против столь безальтернативного посмертия.

Колонны приближались. Из тьмы выступили гигантские барельефы.

Внезапно я резко затормозил, словно наткнулся на невидимую стену. Мои соседи продолжали полёт в один конец, а я завис на месте, недоумевая, какого чёрта даже умереть без проволочек не получается. «Неужто и тут откат башлять?!» — промелькнула сумеречная мысль, вдохновлённая профдеформацией. С меня и взять-то нечего, голая душа.

Но обошлось без взяток высшим сущностям. Во тьме наметился белёсый пролом, из которого высунулась рука, сотканная из белоснежного огня. Схватила меня прежде, чем я успел метафорически ойкнуть, и потащила прочь от колонн и потока душ.

Сознание взорвалось калейдоскопом цветов и чувств, а в следующее мгновение я обнаружил, что стою. Это подразумевало и наличие твёрдой поверхности, на которой стоять можно, и появление у меня тела.

Недоверчиво ощупал себя. Та же одежда, что на момент гибели, та же двухдневная щетина. По всему выходило, что я жив. Гипотеза жутко приятная, но она не объясняла того, где я очутился.

А походило местечко на огромный собор.

Пахло ладаном и расплавленным воском. В паре шагов стояла длинная скамья, товарки которой выстроились ровными рядами, уходившими в глубину здания. У стен мерцали трисвечия, но их не хватало, чтобы рассеять царивший полумрак. На стенах висели иконы или картины — не разглядеть. Потолок утопал в сероватой темноте, клубы которой извивались дымными щупальцами.

Неподалёку разместилась высокая кафедра, на которой лежал металлический символ — схематичный глаз, который обвивала змея. На наружной стороне барьера, отделявшего её от скамей, был изображён растительный орнамент. Я шагнул к нему — по собору пронёсся гулкий отзвук, разорвав тишину. Сердце кольнуло страхом.

Я быстро приблизился к барьеру, заглянул за кафедру — голая стена. Опустил взгляд на орнамент и вздрогнул. Среди мастерски вырезанных листьев прятались крошечные каменные змеи, сверкали рубиновыми глазками.

На миг показалось, что одна попробовала воздух на вкус.

Я развернулся и отправился прочь от кафедры. Пространство чудило: до входа в придел было недалеко, но с каждым шагом к нему он удалялся. Я обернулся и увидел, что кафедра со скамьями исчезла. Посреди пустого зала высилась статуя прекрасной девушки, раскинувшей руки в благословляющем жесте.

Приблизившись, я наклонился к надписи, выбитой на камне у её ног, — и подпрыгнул, когда за спиной раздался смешок:

— А неплохо получилась!

Резко развернувшись, я оказался лицом к лицу с девушкой, статую которой только что рассматривал. Вживую она была ещё красивее: мимика добавляла идеальному лицу очарования. Тонкие брови, светлые волосы, волнами спадавшие на хрупкие плечи, полупрозрачная шёлковая тога, которая никак не могла решить, прикрывала она незнакомку или подчёркивала её формы… Казалось, девушку ни капли не беспокоила фривольность одежды. По крайней мере, она не делала попыток прикрыть аккуратную грудь, которая просвечивала сквозь шёлк.

Небесно-голубые глаза незнакомки смотрели сквозь меня. Взгляд её был наполнен задумчивостью, даже отстранённостью.

Мы молчали, пока я не заговорил:

— Так я умер?

Она заморгала, точно очнулась от глубоких раздумий.

— Умер? Да. Да-да. Ты мёртв. От лица моего начальства я, богиня Эмилиа́, прошу у тебя прощения за это.

Наверное, я испытал шок — да и было от чего. Всё случившееся напоминало дурной сон. И потому сознание выдернуло наиболее мелкую деталь, чтобы зацепиться за неё:

— Не я?

— Да, ты — это не я, — явно не поняв меня, кивнула Эмилиа.

— Нет, я про имя. Почему на конце твоего имени не я? Как-то… непривычно.

— Тебя правда заботят фонетические особенности имён тонкопланарных сущностей? — усмехнулась богиня.

— Ну, я мёртв. Полагаю, у меня теперь полно времени по вашей вине.

Эмилиа небрежно махнула ладонью.

— Не зарывайся. Ты бы всё равно прожил от силы пару месяцев.

— А что потом?

— Потом тебя отравила бы жена.

Я шумно вздохнул.

— Говорил же дядя не доверять женщинам. А он был женат трижды. И почему я его не послушал?..

Я спохватился, опасаясь женской солидарности.

— Это я так, безотносительно богов.

— Да ничего, — разрешила Эмилиа, — ты же не обижаешься на муравьёв, даже если какой-нибудь особо ретивый кусает тебя.

Она прошла мимо меня и изящно нагнулась, рассматривая надпись, до которой так и не добрался я.

— Прекрасная работа. И девиз отпечатался целиком. У тебя пластичный разум.

Я не понял, о чём она, но сравнение смертных с муравьями меня неслабо покоробило.

— Раз я букашка, зачем эта встреча?

— Затем, что не могу просто выбросить из головы ошибку, косвенно случившуюся по моей вине. До твоего измерения докатились отголоски… развлечений моего непосредственного начальника. Я не уследила за всеми последствиями, поэтому ты погиб. На мой взгляд, это несправедливо.

В этом наши точки зрения совпадали. Меня совсем не радовало, что какой-то небесный хмырь, пьянствуя или занимаясь ещё чёрт знает чем, походя придавил все мои планы, надежды и чаяния.

— Тогда верни меня назад!

Эмилиа встала, повернулась ко мне. В её волосах вспыхнула крошечная звёздочка

— Твой мир уже давно не предусматривает божественных воскрешений, как и магических вмешательств. Уверяю, если обгоревший труп неожиданно восстанет на похоронах, ничего хорошего из этого не выйдет. Изменение же временных потоков потребует бесчисленных согласований и разрешений от целой кучи сущностей. Время не зря сделали наименее податливым измерением. Любая ошибка повлечёт целый ворох проблем.

Не стоило ждать лёгких решений только потому, что меня угораздило познакомиться с богом. Даже они не могут пойти против бюрократических машин — истинных властителей мироздания.

Я ждал продолжения речи, каких-то предложений, — но Эмилиа конкретно так зависла, прислушиваясь к чему-то, чего не слышал я. Взгляд её остекленел. Я осторожно кашлянул, и богиня пришла в себя.

— Могу я кое о чём попросить? В день похорон сделай погоду пасмурной. Когда же родственники начнут со мной прощаться, пусть сквозь облака пробьётся солнце.

Мама всегда была жутко суеверной. Она обрадуется знаку; ей он скажет, что я попал на небеса. Это облегчит её горе. Благо у меня есть… были братья и сестра. Одна она точно не останется.

— Это можно, — согласилась Эмилиа, и в воздухе перед ней появился свиток с пером. Оно черкануло на бумаге, и предметы исчезли.

Разобравшись с самым сложным, я почувствовал себя легче. Потянуло закурить, но вряд ли богиня одобрила бы это в своём храме. Хотя… храм ли это? Пространство подозрительно рябило, размывалось на краю поля зрения.

— А где мы?

— В глубинах твоего подсознания. Окружение создано из образов, которые ты впитывал на протяжении жизни. Я добавила в него элементы своей силы.

— Уверен, что никогда не встречался с такой красавицей, — решил сыграть в галантность я. Лесть приятна даже богам.

— Мой облик сформирован тобой на основании имеющихся предпочтений, — сказала Эмилиа. Беззастенчиво облапала себя, отчего шёлк опасно натянулся на груди, и хихикнула: — Не думаешь же ты, что боги так и выглядят? Вернее, именно так и думаешь, раз я такая. Но это просто ширма, чтобы хрупкий смертный разум не сломался от увиденного. Моё поведение, моя речь, мой облик — тени на стене пещеры.

Она подмигнула мне.

— Не расстраивайся! Такова уж участь смертных — пребывать в иллюзиях.

Ну, иллюзия Эмилии хотя бы была визуально приятна. Мне бы такую тульпу, я, может, и не женился бы никогда.

— Ладно, давай к делу, — посерьёзнела богиня. — Возвращать тебя никто не будет. И сомневаюсь, что ты горишь желанием уходить на перерождение. Предлагаю отправить тебя в мир по твоему вкусу в пределах моей власти.

Ах, ну вот мы и подошли к главному. До того как с головой броситься в омут взрослой жизни, я перечитал достаточно перерожденческих книг, чтобы с первых слов понять, каков будет итог. Но детали оставались в тени.

— В каком смысле — в пределах твоей власти?

— Я заведую миллионами планет с жизнью на них, но, очевидно, не всем мирозданием. Посылать тебя к коллегам не буду, да ты и не захочешь. Большие отклонения от Земли чересчур экзотичны для человека.

Эмилиа снова зависла, и я пощёлкал пальцами перед её носом. Она очнулась и отстранилась.

— Давай без этого.

— Я бы с радостью, но кое-кто регулярно выпадает из реальности, — заметил я.

— Какой именно реальности? Прямо сейчас я присутствую в девяти сотнях местах одновременно. Прости, но с тобой разговаривает лишь крошечная часть моего проявления. У меня чуть больше обязанностей, чем обустраивать вторую жизнь одного смертного.

Хвастовства в голосе богини не слышалось. Скорее, усталость. Чёрт знает, что у неё за начальство, но гоняло оно беднягу нещадно.

Что касается моих требований, то их я сформулировал давно. По правде сказать, ещё когда был жив. Образ жизни в последние годы был невыносим без щепотки эскапизма; порой я фантазировал о том, как сбегаю от давящих обязанностей взрослой жизни в фэнтезятину. Не всерьёз, естественно. Если бы у меня спросили, готов ли я бросить всё ради попадания в исекай, я бы отказался. Но сейчас-то выбора у меня нет.

— Вопросов нет, — пожал плечами я. — У меня не так уж много условий. Во-первых, это должен быть игровой псевдосредневековый мир — ну, знаешь, там, где меч и магия, но нормальные унитазы. И без ярой японщины! Но щепотку можно. Без фанатизма, в общем, в дарксоулсе мне тоже делать нечего. Хотя это тоже японщина… Нет, никакого дарксоулса!  Во-вторых, прошу обойтись безо всякой ерунды вроде спасения мира или противостояния Повелителю Демонов. Я хочу попасть туда без обязательств, висящих надо мной дамокловым мечом. В-третьих, могущество не обязательно, но при этом у меня должен быть хороший старт. Гибель в первые часы жизни, рабство по прибытии и прочая ерунда исключены! И от чита я не откажусь, особенно если он будет умеренным. О, и пусть по щелчку пальцев в них возникает тлеющая сигарета.

Последнее было сущей наглостью, но я прекрасно понимал, что вряд ли отыщу в другом мире нормальное курево. А если и отыщу, то порядочно помучаюсь перед этим.

Почесав затылок, я прибавил:

— И самое главное, дай мне способности к магии. Можно уникальные, можно и обычные, но не так, чтобы я на всю оставшуюся жизнь застрял младшим помощником старшего адепта.

Во всех РПГ, в какие доводилось я играть, я выбирал магический класс и расу эльфа. Эмилии я про последнее не говорил, потому что меня, в принципе, устраивало и своё тело, а эльфами я играл из-за различных бонусов к магии.

Список условий выглядел не таким уж и длинным. Выбивалось из него лишь требование к сигаретам, другие пункты отлично вписывались в разумные стартовые условия для обустройства в прекрасном новом мире. И да, я действительно считал, что без класса мага попаданец неполноценен. Всякие воины, воры и прочие варвары — глупость, дурость и бессмыслица. Махать мечами можно и на ретконовских сходках.

Всё остальное подлежало торгу. Но за стезю волшебника я готов был биться, не жалея живота своего.

Поначалу я заподозрил, что Эмилиа вновь унеслась мыслею по своим божественным делам и оставила меня одного. Симпатичное личико выражало глубокую задумчивость. И когда я почти решился слегка потрясти богиню, она вышла из ступора:

— Вроде бы поняла… Но чит? И что такое дарксоулсы? Как понять — без ярой японщины? Да и игровой псевдосредневековый мир — это что за зверь? В нём все должны играть в игры? Бросать кости, резаться в карты?

В лазурных глазах читалось искреннее недоумение.

Я подавил порыв страдальчески застонать. Кажется, это будет значительно сложнее, чем я надеялся…