Потом
— Итак, — Соня закрыла дверь на балкон. — Почему Бодрийяр — пидорас?
На меня смотрела девушка на год старше, с чёрными блестящими волосами, пухлыми губами, с кольцом в носу. Высокая, стройная, абсолютно другой уровень в сравнении с моей бывшей.
— Дело в том, — неуверенно начал я — что он описывает э-э-э… ну… это-это, — это была катастрофа. У Бодрийяра я прочитал от силы двадцать страниц из «Симулякров и симуляции», а потом уснул в кресле университетской библиотеки. О постмодерне я не знал ничего, кроме небольшого эссе Ричарда Докинза, в котором говорилось, что все постмодернисты занимаются скучной хуйнёй и вообще учёные из них — в говне мочёные. Я предпринял вторую попытку:
— Понимаешь, постмодернистская деконструкция — это скучнейшая из игр, она никуда не ведёт. В мире есть э-э-э… настоящие исследователи, настоящие учёные, они, по крайней мере, делают мир лучше. Вот что я имею в виду. — кажется, теперь у меня был шанс, только бы всё не испортить, только бы не испортить.
Соня держала в руках зажжённую сигарету. Соня была очень красивая. Я понимал, чего она от меня хочет. Мне безумно льстило, что девушка вроде неё, находит меня привлекательным. Была, однако, проблема. Я очень нервничал, оставаясь наедине с женщинами, которые мне нравились. Пока мы были в компании таких же пьяных выпускников гуманитарного института, всё было просто прекрасно. Но вот мы остались наедине, и тут даже алкоголь не помогал.
Пауза затянулась. Нужно было что-то решать. Сказать про Бодрийяра мне было больше нечего, и я решил придумать нечто романтичное:
— Какая красивая луна сегодня, больша-а-я… — пиздец. Да, Артём просто, нахуй, здоровенная.
Соня посмотрела в окно, согласно пробормотала что-то в ответ. Но мы оказались в тупике. Мне нечего было сказать, чтобы превратить неловкую атмосферу в интимную. Дверь на балкон открылась:
— Ну, как вы там, потомки? Уже колонизировали Марс? — к нам ввалился Антон.
Я подавил вздох облегчения. Напряжение разрешилось. Прости меня, подруга, я просто туповатый ебик, жаждущий внимания толпы, не более того. Я отступил в комнату — территорию, где я чувствовал себя увереннее. После этой неловкой миниатюры хотелось намешать себе ещё белоруской настойки и лимонада «Крем-Сода» — топливо для продолжения клоунады. Из колонки на шкафу играла Creep группы Radiohead. Кажется, ребята вы тут все немного крипы? Кто-то обнял меня за плечи и заорал на ухо:
— I`m a we-e-erdo-o… — это оказался Саша. Он был в хлам.
— Чел.— Я отстранился.
— Как тебе мой плейлист? Он называется «музыка для разъёба эксель-таблиц по пятницам» — Саша, был старше нас на пару лет и уже работал в какой-то конторе. Я толком не понимал, чем они занимаются, какое-то делопроизводство, бухгалтерия и прочее говно.
— Да, очень круто.
— Подожди-подожди, лучшая часть впереди!
— Как скажешь.
Нужно было поскорее от него избавиться, я свернул на кухню. Там сидели чуваки с факультета иностранных языков, у них была своя атмосфера: музыка чуть тише, разговоры чуть умнее шуток про жопы. Я решил задержаться.
— Просто я смотрю на него и думаю: чел, тебе тридцать лет уже, а ты даже кофе сварить нормально не можешь. Неужели баристой работать настолько сложно? — Кирилл — мой однокурсник, негодовал.
— Тебе-то откуда знать? Ты ни дня в своей жизни не работал. — Ваня засмеялся.
— Ну, у меня есть планы, образование…
— Пф-ф-ф образование,— Ваня сделал ироничный акцент на последнем слове. — Чувак, честно, никому мы не нужны с нашим так называемым образованием. Дай бог, не окажешься баристой в свой тридцатник, хотя всё может быть и хуже.
Я встрял в разговор:
— А чем бариста так плох-то? Может, парню нравится то, что он делает? Живёт свою лучшую жизнь, пишет техно по вчерам и всё такое? Я, если честно вообще не понимаю, что я буду делать после универа. Ощущение, что я так и буду тем самым карикатурным хикканом на бабушкиной даче. Углеродный след и кучка удобрений для подсолнухов на могиле — вот и вся моя жизнь.
— Тём… — Ваня сделал паузу. Из всех присутствующих он был моим самым близким другом. — В слезах, соплях, стоя на коленях, прошу тебя, не становись удобрением. I am dead serious. — он продолжил:
— Ты же маркетолог. Вот и двигайся в этой теме. Миру нужно знать, где купить самые дешёвые авиабилеты!
Я скривил лицо:
— Да уж, вот это нативочка! Видимо, не тот человек поступил на маркетинг. Просто, понимаешь… Дело даже не в том, что я не знаю, чего хочу от жизни. Мне скорее... Я просто не понимаю зачем. Я не настолько ценю жизнь, чтобы за неё по-настоящему держаться. Иногда, конечно, бывает круто. Но в целом, мне кажется, — я помедлил — это какое-то наебалово.
Повисло неловкое молчание. Второй раз за вечер. Отлично, Артём, как насчёт в следующий раз не обсуждать собственную ничтожность на вечеринках? Как насчёт более конвенциональных сортирных шуток? Как насчёт не приходить в следующий раз на тусовку в принципе, если тебя тянет излить густой чёрный всёотравляющий дёготь своей души на друзей и знакомых?
Из комнаты доносилось Nightclubbing Игги Попа. Кирилл сделал затяжку и с шумом выдохнул:
— Да-а-а, умели раньше музыку делать! Повеситься было не стыдно!
— А какая колбаса была! Из настоящего мяса! Не то что сейчас — сплошная химия.— Я подыграл.
— Такую страну просрали! — Ваня с досадой ударил кулаком по столу. — И за что? За бургеры!
— Ну начинается! — На кухню зашла Соня. — А я думала, Кёртис под The Stooges повесился, нет? — Она игриво покосилась на меня. Господи, только не опять.
— Не-е, это был сольник Игги, ему там ещё Боуи помогал. — Кирилл был экспертом по музыке двадцатого века, особенно если дело касалось мёртвых музыкантов.
Песня сменилась, и мы услышали, как компания в комнате хором орёт: «Ну, а что потом? Буду твоим пёсиком!»
— Во! Тоже своего рода The Stoo…
ААААААААА
Кирилл не успел договорить. С улицы донёсся пронзительный крик. Резко оборвавшись, он больше не повторился. Мы ломанулись к окну.
— Чё там? Чё там? — Ваня выглядывал из-за моей спины.
— Кажется, рабочий с фонаря ёбнулся. — ответил Кирилл.
— Может, в скорую позвонить? — Встревожилась Соня.
— Да не, там коллеги его, наверняка лучше нас подсуетятся.
— Да, жаль этого добряка. — Когда я напивался, меня сложно было назвать тактичным. Кирилл гоготнул.
— Блин, Артём… — Соня попыталась упрекнуть меня, но Ваня её перебил:
— Господа, we are run out of rocket fuel. Кто-то должен сходить в магазин. — Он показывал на пустую бутылку настойки.
— Я схожу. — Ответил я.
Это были новогодние выходные. Последняя сессия бакалавриата. Дальше только диплом и ГОСы. Не хотелось думать об этом. Магазин, с ночной продажей бухла, находился через пару домов. Когда я вышел, у фонаря уже стояла скорая. Редкие прохожие толклись вокруг. Рабочего несли на носилках. Я ускорил шаг. Передо мной замаячила вывеска «Круглосуточно 24 часа». Ну что это за хуетень? Очевидно же, что если круглосуточно, то это и есть двадцать четыре часа. Да, этому городу определённо нужен маркетолог. Я толкнул дверь магазина. Очки в тепле сразу запотели. В квартире было душно. Я на ощупь поставил бутылку водки на пол в коридоре и закрыл за собой дверь.
Завтра — ночная смена в отеле. Мне стало обидно и больно. Ехать совершенно никуда не хотелось. Я постарался себя успокоить: «не переживай ещё сутки тебе никуда не надо». Стало немного легче, хотя чувство тревоги никуда не ушло. Оно метастазами расцветало внутри. Ощущалось комом в горле, зудом и тремором в пальцах. Я спасался только алкоголем и дрочкой по пять-шесть раз в день — самый дешёвый дофамин. Страшно было оставаться наедине с собой, невыносимо было делать что-то осмысленное. Чёрные-чёрные дни. Я рухнул на кровать. За окном, среди натыканных по всему пустырю человейников, строительный молот вбивал сваи. Глухой и низкий звук — пульс умирающего морского чудовища. Оно истекало жирным грязным снегом на выжженном холодом пустыре. Надо сделать что-то поесть. Его слизь и слякоть разливались по району. На кухне только рис и соевый соус. Предсмертный хрип — серый вонючий смог. Пойдёт.
Я доковылял до кухни и достал пачку риса, но упаковка никак не поддавалась. Я дёрнул ещё раз. Ещё раз. Ещё раз. Начинал злиться. Ещё раз.
ДА БЛЯДЬ
Пакет риса порвался, и часть содержимого рассыпалась на пол.
СУКА СУКА СУКА
Я заорал и стал бить кулаками по лицу. Ошибка была чудовищной.
ДОЛБОЁБ ДА СКОЛЬКО МОЖНО
На улице загорелись фонари — сотни глаз морской твари провожали Солнце. Чёрный день сменялся чёрной ночью. Я попытался собрать просыпавшийся рис — тактильный ад. Это ещё больше выводило из себя. Ладно. Успокойся, отвлекись, иди полежи в комнате. Я дошёл до двери и открыл её. Дверь открылась как-то не так.
БЛЯДЬ ЁБАНЫЙ ТЫ В РОТ СУКА
Хруст. На фанерной двери осталась вмятина. Хруст. Внутри надорвалось невыразимое. Вся энергия улетучилась. Я облокотился спиной на стену и съехал вниз. Затрясся от плача. Всё лицо было измазано соплями. Это просто, нахуй, невыносимо. Я так больше не могу. Не могу. Ебучая размазня. Нужно было как-то собраться. Нужно что-то решать, так больше продолжаться не может.
Я вытер лицо рукавом, поднялся и вошёл в комнату. Открыл ноутбук и включил «Буду твоим пёсиком (Extended Version)» на YouTube — напоминание о как будто хороших временах?
«Прикоснись своей рукой, прикоснись к моей руке
Прикоснись, прикоснись, прикоснись к моей руке»
Отличная идея.
«Моё сердце на асфальте, моё сердце на песке
на песке, на песке, на горячем песке»
Всё равно на это месиво вместо души невозможно смотреть.
«Ну, а что потом?
Буду твоим пёсиком!»
Хороший трек, будет не так страшно убить себя.
«Погоди, что?»
Я достал ремень, и затянул его наполовину.
«Буду твоим пёсиком!»
Я набросил ремень на дверную ручку.
«Погоди, что?»
Я просунул голову в петлю и попробовал потянуться в разные стороны.
«Буду твоим пёсиком!»
Любопытно.
«У меня во дворе
висельник на фонаре»
Я подался вперёд, чтобы натянуть ремень
«Фонаре»
Дёрнулся один раз.
«Фонаре»
Дёрнулся второй раз.
«Висельник на фонаре»
Я тянул ремень изо всей силы.
«Погоди, что?»
Тяни. Тяни.
«Буду твоим пёсиком!»
Тяни. Тяни.
«Погоди, что?»
Я попытался закричать, но только захрипел.
«Буду твоим пёсиком!»
В глазах темнело, хороший знак, отступать уже некуда.
На двери висит ремень
Затяни его сильней
Душат щупальца тебя
Словно тварь с морского дна
Всё, что было забывай
Так кончаются слова
Так пройдёт моя любовь
Словно это кислород
выходящий из лёгких — характерный свист рассёк воздух, и тело устремилось вниз. Верёвка натянулась. Хруст — звук сломавшейся шеи. Труп повис на фонаре. Закачался из стороны в сторону. Лампа замигала и погасла.
«Пиздец, ты воскрес, меня дёргает везде!»
Кожа ссыхается и стягивается вокруг костей. В одном глазу распускается лилия, в другом — вишнёвый цветок. Волосы зеленеют и оборачиваются мхом, на мху распускаются маленькие оранжевые шарики. Похожие на древесные, корни прорастают из болтающихся конечностей, рвут одежду, скидывают ботинки, тянутся к земле. нащупав асфальт, забираются в трещины и ломают его изнутри. Земля вздувается и повсюду всходит трава. В наступающей во все стороны зелени, расцветает необъятное поле: тюльпаны и орхидеи, психотрии и сердцецветы. Тянется вверх цветок с пальцами вместо лепестков, на каждом пальце по несколько красных лепестков, из которых снова растут пальцы — почти фрактальный узор. Толстые, похожие на щупальца, лианы обвивают стоящую рядом многоэтажку, пробивают дыры в окнах, ползут вверх на крышу, чтобы там распуститься бордовыми цветами с запахом гнилого мяса. Вдруг на руинах старого мира поднимается гигантский подсолнух, его бутон раскрывается, но вместо семян — сотни глаз, смотрящих на восходящее Солнце.
«Ну, а что потом?»