Товарищ полицейский, не слушайте вы её. Всё по другому было. Вы думаете, я бы своего сына убил? Нет, подождите, не надо меня спрашивать, я сам расскажу, с самого начала, а дальше… дальше хоть куда, хоть стреляйте меня на месте… Вон как руки дрожат, видите?
Я человек простой. Меня знаете как батя учил. Ты, Ванька, побольше копай и поменьше спрашивай, тогда проживёшь подольше. Ты, говорит, когда работать будешь, будешь хлеба кусок иметь, а потом затоскуешь. Но это, говорит, правильно, потому как душевная задача такая будет, кому кусок хлеба этот дать. Тут-то надо и ребёнка. У моего бати так было, говорит, и у евоного так было, и ты так делай, проживешь долго и ничего тебе не надо будет.
Нет, товарищ полицейский, вы меня выслушайте всего, не перебивайте, а то я вообще ничего не скажу. Либо так, либо никак.
Вы жену спросите. Я человек простой. Разве я когда обижал её? Так, цапались иногда, но жили хорошо, без излишеств. У меня бабка так говорила. Богато не жили, неча и начинать. Вот это про нас.
Да, товарищ полицейский, закурю. Спасибо большое. Только не ваше, мне покрепче чего, пожалуй, я махорочки достану… Вот так. А ты не лезь, дура! Нет у меня никакого ружья!.. Вот так.
Родили мы ребёнка, но девочку. Кисло мне от этого стало. У нас всегда первенцы были мальчики, понимаете. Дочка выросла, в город уехала. Ох, сколько она съела-то! Всё мне в ней было не так просто за то что она девчонкой родилась. Вот уехала, я пристал к жене. Давай ещё попробуем...
Ну и не получалось у нас с ребеночком. Тогда, опять же, по батиным наветам, подложили куклу соломенную под крыльцо. Особо не верили, конечно, но получилось. Забрюхатилась. И как рад-то я был! На руках жену носил. Чуть захотелось вареньица или компотику, пожалуйста, в погреб хоть ночью…
Как жена родила, думал, сдурею. Раньше только на праздники выпивал, а в тот день!.. Думал, помру, столько выпил. Потом… потом оно началось. Тише!.. Не кричи, дура!.. Товарищ полицейский, вы же видите, что происходит, ну, уведите её кто-нибудь.
Да, сейчас объясню. Первое время всё хорошо было, а потом ребёнок стал плакать. Да, да, ничего странного вроде, но плакал долго. Часами мог визжать, пока не поест. Да и то, помогало это недолго. Первый месяц что только не делали! Давали тряпочку с маком пососать, и знахарку местную, Лидию Палну, приглашали… даже священник приходил, все обкурил. Фельдшер наш плечами пожимал, говорит, все вроде в норме, видимо, вот такейная у тебя аномалия.
Ссорились мы много с женой. А ребенок кричит и кричит. Что, товарищ полицейский?.. Я к этому и веду. Не плакал он только когда титьку сосал. Часа на полтора затихнет и снова орать. Начали чаще кормить. Ну, как начали, жена начала. Я думал, он успокоился, а потом смотрю, титьки у неё распухшие и красные, что твои яблоки. И, говорит, жгутся, ноют, болят. Отругал я её. Пусть, говорю, рыдает, оно ладно, что орёт, а себя гробить-то зря зачем… Запретил кормить больше положенного фельдшером. А она в слёзы и своё: он голодный, он голодный, вот и ревёт, и что это я за мать, раз накормить не могу… Грешно говорить, так поцапались, что ножом хватанула… вот, видите, не до конца заросло ещё на руке.
В итоге спали мы уже с затычками в ушах, навтыкаем тряпья в уши, да спать… Очень нервные мы были тогда. А малый все орал и орал, и почти не рос… И жена похудела сильно…
Нет, нет, я сейчас все дорасскажу, товарищ полицейский, иначе потом повторить не смогу, уж извините. Лучше дайте-ка я ещё папироску скручу.
Так вот. И раз мы ели, а он, этот ублюдок, никак не заткнется. Орет и орет. И пасть так широко разевает, что смотришь в эту дыру, и… тьфу! Я и сунул туда кусочек картошки. Сил уже не было. И знаете что? Он съел. Я подождал немного, вроде ничего не случилось…
С тех пор пока жена не видела я давал ему жрать ну, обычную еду. Яйца с салом, пирожки, а бывало, что и холодцом кормил. Долго такое не скроешь, конечно… Он жрать-то стал больше чем я. Жена сначала кричала на меня, ну да ничего, свыклась. Он же молчал. Но и грудь она ему продолжила давать… И знаете, мне ничего не жалко. Но мы не богаты, я ж говорил. Так вот как то раз я понял, что у нас жрачка кончается… У нас и денег-то немного. А потом я узнал, что жена его кормит и кормит втихаря уже давно, хоть я ей и запретил.
Вот и решайте, товарищ полицейский, что думать-то? Разве младенец столько сожрёт? Я думаю, нет. Мы уже сами стали попроще кушать, только бы его прокормить… А раз вот что случилось. Я от зятя принес свининки, а он опять визжать начал. Жена была у соседей на ту пору. Я его на руки укачать взял, а у меня пальцы то красные… Он и обсосал их, а потом и палец укусил до крови... Зубки у него рано полезли. Нам фельдшер сказал, что такое бывает…. Я и разозлился и труханул, потому как понял, что ему вкусно было и что визжать он начал потому как свининку учуял. Товарищ полицейский, я ему полоску мяса сырого дал, так он съел и так заурчал, что мама не горюй. И глаза у него уже были не глупые, оно прямо на меня смотрело! И во рту, на языке, у него красно было от крови. И визжало так что уши заболели. Я еще мяса дал ему. Замолчал.
Жене рассказал, конечно. Уж не буду говорить, какой крик стоял. Жена-то… жена-то… замолчи, дура! Нету мочи! Жена за него горой, я а-то отказаться от него хотел, нехай кормят его в детдоме. Легли спать… А у меня перед глазами как он чавкает. Чавкает и чавкает. Я понял что надо. Закопать.
Подождал я пока жена ушла в магазин. Самогона махнул и отнес его за огороды, лопату взял. Шоб не орал, шмат мяса дал ему. То было месяц назад, в октябре, еще земля не совсем твердая была. Выкопал ямку, положил его… смотрю и сердце-то обрывается. Ну мой же, моя кровь!.. Так я думал... Лежит весь, маленький, скукожился, в ямке-то, смотрит на меня… Тьфу!
Взял обратно. Жена вернулась и я ей с порога сказал. Выкормим! Всякое на свете бывает, вон, дети вырастают всякие, сращенные, что же, у нас уродца не может быть? Наш уродец! Вот и выкормим!
Он от мяса-то свиного молчал дольше, сытый был, товарищ полицейский. Ну и стали ему давать… Одно только странно было: жрал, жрал, а сам не рос, только глаза умнее становились, да зубы прорезались. И всё… А орал так же, горланистее даже. Тоже всё думали “аномалия”. Боялись показывать его. А то что народ скажет?
Ну а потом… была у нас кошка, Маша. Пропала. Ну в деревне знаете как бывает, пропала кошка и пропала. Они тут считай ничьи, там молока поедят, там корочку хлеба сжуют. А раз… беру на руки его и смотрю, в кроватке-то вроде как пух лежит рыжий, кошачий… Всё понял. Она же, кошка, любила везде шастать, как все кошечки, и видел я как и по кроватке его шла она не раз. Вот…
Плюнул, позвал знахарку в гости, чуть не в ноги ей бухнулся. Она говорит, не твой это младенец, и не твоей жены. То лес наведался, старый, древний, мстительный, с начала времён… Она и сказала: утопи его. Так, говорит, в старину от лесных подкидышей избавлялись. Злая, говорит, это тварь… Я отказался. Она меня костерит почём зря, я ни в какую. Тогда, говорит, я сама его, раз ты не будешь... А я, товарищ полицейский, не поверите, той же лопатой её, да…
Жена ушла к матери как раз. Я покурил как следует, дал мяска этой твари… хату осмотрел. Жрать нечего, воняет, грязно, труп бабки этой, все вокруг в крови, все вокруг него! Потом понимаю, что жена зашла, труп увидала и давай орать… и он орёт, но радостно так, повизгивая. И я… я, товарищ полицейский… Помутнело перед глазами. Думаю, господи, что угодно сделаю, только бы он так не кричал. И тоже её лопатой. Тише ты, дура! Не мешай рассказывать, как я тебя кончил!
И что с мертвецами делать? Долго не думал… ножовкой их… Он скушал как раз. Он с костями скушал, хрустел ещё громко так, а потом сказал мне, что это правильно. Что так теперь всегда будет. Только жена хоть и умерла, но не ушла, всё плачет мне из тёмных углов… И он сказал, что тоже никогда не уйдёт теперь, что я вроде как его раба теперь… И что даже после смерти буду его служкой…
Ещё закурю, товарищ полицейский. В погреб я поклал мясо. Он меньше стал просить теперь. Ручку, скажем, скушает, и спит весь день. У меня из рук всё валится… забросил хозяйство. Сижу просто на стуле и чай пью. Чай кончился, я кипяток стал пить. Без света, в темноте, только слышу, как оно сопит. Да… Спать пытался, но не мог, жена всё плакалась мне из углов, говорила, как плохо ей там. Какой уж тут сон. Видите, как черно под глазами у меня? Вот…
А потом оно стало сестру просить. Злобно так, жадно. Да разве я мог её ему дать?.. Спорили долго… Только в тупик заходим, он так визжит, что я чуть не удавился раз!.. Замучился, позвонил ей, говорю, приезжай, доченька, мать померла… Господи!
Вот приехала она, стучит в дверь. А тварь эта хихикает так… И говорит моим голосом. Заходи, говорит, доченька. Сейчас открою. Я не выдержал… Тазик воды налил и туда майнул его! Он вырываться стал, хвататься за тазик, за руки, царапать, пришлось держать его, аж употел… Силищи было немеряно у твари этой… В голове дым, он орет, бьётся, дочка орёт снаружи...
Вы так не смотрите, товарищ полицейский, я б вам врать стал? Вот он затих, смотрю, а ребенок пропал, вроде как растворился… И вода красной стала. Ну вон она, в тазике ещё. Дочка ушла… вас звала, да? Ну вот. А я что? Водки махнул, дверь открыл и жду вас. Все рассказал и вам и доченьке. Ей чтоб знала, вам чтоб вы ей помогли, она хорошая, она не виновата… Это мне за то что я её обидел когда-то. Всё не мог простить ей, что не мальчиком родилась. Вот и получил мальчика... Дайте-ка ещё папироску скручу, руки дрожат…
Назад!.. Назад, говорю!.. Я не дурной, ружье не за так зарядил! Все как на духу сказал, а не верите, ну и хрен с вами! Он же смеётся! Я его плач и сейчас слышу! Больше не могу! А если и там он, ну, видит бог, заслужил! Прости, жена, прощай, доча! Эх!..