Мой отец был довольно странным человеком. После смерти он им быть не перестал. В чем странность? Да в том, например, что я несу его сраный прах через сраную тайгу, чтобы развеять у сраного Бес-камня. Так было написано в его завещании.
Бес-камень представляет из себя огромную гранитную глыбу высотой три метра. Находится он в самом конце длинной и старой, еще советской тропы. Наши краеведы протоптали её лет 70… нет, 75 назад. Помню, отец любил рассказывать о том, как в незапамятные времена гигантский ледник, сползая на юг, захватил с собой куски скандинавской породы, а потом растаял. Один из таких булыжников осел в местном болоте, став объектом поклонения язычников. Потом пришли лютеране, нацарапали на валуне кресты, после чего стали обходить его стороной. Когда Петр I прогнал их, про камень надолго забыли. Для отца такие темы, конечно, были безумно интересными. При жизни он считался экспертом в географии, мифологии, археологии, этнографии, этнологии и… я уверен, еще во многих -графиях и -логиях. Ну а мне, простому мальчику по имени Леша, который интересовался человеком-пауком и переливающимися покемонами на крышках «Фанты», его истории не приносили ничего, кроме зевоты. За тридцать лет ничего не изменилось. Мы только еще сильнее отдалились друг от друга. Он стал уважаемым ученым. Его работы цитировались в авторитетных журналах, его самого приглашали на престижные международные конференции. А я… ну а я остался все тем же мальчиком Лешей. Только теперь женатым и не раз кредитованным. Двойственное ощущение. Честно, мне не доставляло никакого удовольствия разочаровывать отца, но и быть пленником его амбиций я тоже не хотел. Так и не решил, какое из этих двух чувств во мне сильнее.
Путь по тропе пришлось начать позже, чем планировалось. Попал в пробку на выезде из города. Громоздкие фуры успели скопиться и перекрыть движение на узкой трассе. Знал же, что надо было раньше выехать. Но проспал. Предполагается, что после смерти близкого человека его родных мучает бессонница, вызванная горем. Нельзя сказать, что я сильно горевал. Просто сидел на краю кровати и вспоминал старые обиды, травмы, упущенные моменты.
Пробки — это полбеды. Стоило отъехать от цивилизации, как я тут же проколол заднее колесо. Выйдя наружу, я осмотрел шину и обнаружил в ней блестящий шуруп медного цвета. Почувствовал, как меня осуждает урна с прахом, пристегнутая на переднем сидении. Уверен, если бы отец был жив, он смог бы как-то связать прокол колеса и мое «неумение водить». Будто не он меня учил. Час я провозился, пытаясь разобраться с клеевым набором. Мой мозг оказался окончательно испорчен цифровым миром. Нет, ну за такое точно должны наказывать! Господа депутаты, вы обычно не брезгуете строчить законы даже для самых мелких и абсурдных случаев. Придумайте, пожалуйста, какую-нибудь пытку для раздолбаев, роняющих шурупы на дорогах.
С горем пополам доехал. Машину оставил на парковке известной сетевой заправки. Думаю, там с ней вряд ли что-то случится, камеры все-таки. Тропа начиналась у самой опушки леса. Перспектива шагать три дня по темной таежной чаще меня не сказать, чтобы сильно радовала. Но делать нечего. Тем более, я знал, куда иду и насколько. Аккуратно взвалив на плечи рюкзак с погребальной урной, я потопал вперед. Первые пару километров по краям тропы стабильно встречались разноцветные фантики, пакеты и бутылки. Глупые жадные студенты съедали свои припасы в самом начале. Забавно, что отец предпочитал их компанию. Но они хотя бы слушали его истории о больших камнях, о деревянных языческих фаллосах и прочей доисторической херне. Затем и мусор исчез. Я даже начал по нему немного скучать, когда оказался один на один с природой. Тропа стала дикой. Видно, что по ней давно никто не ходил. Она засыпана листьями, заросла мелкой травой и густым мхом. Не раз и не два мне попадались яркие кучки мухоморов. Вспомнилась еще одна история. Какой-то ученый, специализировавшийся на грибах (не спрашивайте), пытался убедить отца, что райское яблоко — то самое, что съели Адам и Ева — на самом деле было мухомором. Этот миф с собой принесли кочевые народы севера, которые спасались от надвигающегося ледника. Уже на юге, на территории современного Израиля мухомор превратили в яблоко. Интересная гипотеза, складная. Особенно если вспомнить о том, что Адам и Ева, съев запретный плод, обрели тайное знание. На секунду даже появился соблазн попробовать гриб. Но разум одержал верх.
Еще примерно через пять километров тропа завернула к пруду. Когда я проходил мимо, послышался всплеск у берега. Устав от однообразных лесных пейзажей, я рискнул подойти и посмотреть, что за возня там происходит. В конце концов, мне, городскому жителю, редко выпадает возможность посмотреть на природу в действии.
По телу пробежала мелкая дрожь, а к горлу подступил ком рвоты. Лягушки. Много лягушек. Вода как будто кипела. Те, что побольше, жадно пожирали тех, что поменьше. Я сам себя одернул и быстро вернулся на тропу. Ненавижу этих скользких серо-зеленых тварей. С самого детства ненавижу. Хотя, нет… Кого я обманываю? Это не ненависть вовсе, это страх. За неподвижными лягушачьими глазами будто совсем нет жалости, любви, страха и вообще каких-либо эмоций. Они странно двигаются. Как-то рефлекторно, рывками, словно не по собственной воле. Все это создает впечатление какого-то первобытного, бессознательного и непознаваемого зла. Зла не по моральному выбору, а просто по своей природе. Такого же зла, как личинки-паразиты, живущие в глазах африканских детей. Когда этот мой страх появился? Вроде с рыбалки. Да, точно, отец брал меня на рыбалку. Вспомнил, к своему несчастью. Мы готовились спустить резиновую лодку на воду, как вдруг я почувствовал хруст под подошвой. Я сел на край лодки, подтянул к себе кроссовок и сразу завопил. Это был лягушонок. Он еще шевелился, корчился в агонии. Мой крик взбесил отца. Он выругался, а потом заметил еще одного лягушонка рядом со своей ногой и демонстративно втоптал его в грязь.
— Интересно, а когда я помру, так же плакать будешь?
Я молчал до самого дома.
Темнеет. Нужно разбить лагерь и готовиться ко сну. Пока разгорался костер из влажных поленьев, я раскладывал палатку. Специально взял такую, которая раскладывается в два приема, чтобы не возиться с каркасом. Костер получился на славу. Смог подогреть себе банку консервов, а потом и чай. Жена положила с собой магазинную пахлаву. Было вкусно, но от чешуек слоеного теста потом пришлось еще долго оттряхиваться. Сытый и довольный, я втиснулся в плотный спальный мешок и провалился в сон.
Ночью снилось два кошмара. В первом огромный лягушонок предлагал мне съесть мухомор. Звучит смешно, но во сне так совсем не кажется. Во втором кошмаре я видел отца. Мы сидели у костра. Почему-то оба голые. Вокруг нас — лишь непроглядная темнота. Он мне что-то пламенно рассказывал, что-то очень важное, и я сильно испугался. Но когда проснулся, хоть убей, никак не мог вспомнить, о чем мы говорили.
С утра я соорудил еще один костер, чуть меньше вчерашнего. Выпил крепкого кофе и снова отправился в путь. Ноги все еще ныли, но мое желание покончить с глупой отцовской прихотью было сильнее. Большая часть пути пройдена. К полудню буду уже у камня.
Что-то голова разболелась. Сначала подумал, что от обезвоживания. Но сколько бы воды я в себя не вливал, боль не утихала. Наверное, кофе был лишним. В приливе ипохондрии, я достал мобильный и посмотрел на экран. Палочки, показывающие сигнал, ожидаемо отсутствовали. Если что случится, за мной пошлют не раньше, чем через неделю. Такие назойливые мысли не сразу уходят, даже когда понимаешь, что волноваться не имеет смысла. Боль постепенно усиливалась, сдавливала виски. Еще немного, и голова треснет, как спелый арбуз. Мое беспокойство превращалось в страх. Вскоре я перестал думать о причинах боли. Я перестал думать вообще. Забыл, что боли когда-то не было. Ноги с трудом отрывались от земли, но я все же продолжал идти вперед.
Даже не заметил, как подобрался к Бес-камню. Он казался огромным. Намного больше, чем на фотографиях. Отец выглядел таким счастливым рядом с ним. Улыбался до ушей. Чуть не уронил рюкзак, когда снимал его с плеч. Пройти так много, чтобы все запороть. Запороть? Что значит «запороть»? Кто бы узнал об этом? Я бы запросто мог выкинуть урну в пруд к лягушкам, отомстить за того растоптанного лягушонка. И в ближайшие 10 000 лет никто бы эту урну не нашел. Кто бы узнал? Кто… Я бы знал, вот кто. Несмотря на все, что между нами было, я хотел сделать хоть что-то правильно. Обрадовать отца в последний раз. В первый раз. Поэтому я здесь, в этом лесу, у этого камня.
Дрожащими руками я развернул рюкзак и достал урну. Затем моя рука достала нож. Не помню, чтобы клал его с собой. Но нож здесь, в моей руке. Мое тело почему-то решило раздеться. Скинуло с себя тяжелую куртку, расстегнуло штаны, сняло ботинки. Тело двигалось само по себе. Двигалось как-то странно, рывками. Испугаться было бы кстати, но я не боялся. Я вообще ничего не чувствовал. Я был где-то не здесь и не сейчас. Мое голое тело, стоящее на коленях у Бес-камня, взяло в руки урну, открыло её и высыпало прах отца на свою голову. Потом тело схватило нож и воткнуло его в свой живот. Багровая струйка смешалась с серым пеплом. Я стал погружаться в темноту. Приятную, теплую и вязкую темноту. Напоследок вспомнил, кому поклонялись язычники. Велес. Скотий бог, мастер превращений. Великий змей, живущий глубоко в земле. Я заснул…
А затем проснулся. Нож в брюхе не удивлял и не пугал. Наоборот, боль от раны наполняла меня жизнью. Я посмотрел на Бес-камень. Нежная ностальгия заполнила грудь. А также благодарность. Огромная искренняя благодарность. Спасибо тебе, Бес-камень, за все, что ты для меня сделал. Вытащив нож, я встал, отряхнулся от кроваво-пепельной каши и начал собираться. Чем бы сперва заняться, когда вернусь домой? Наверное, крепко обниму ту, на которой женат и сладенько трахну. Да, нежно-нежно. Я заглядывался на неё с того самого момента, как её гладкая ножка перешагнула наш порог вместе… вместе с Алексеем. Ах, Лешка-Лешка, ты прыгнул выше головы. Не знаю, за какие подвиги она тебя выбрала…